Эссе о жизни.

Вы любите пирожные? Нет? Значит, у Вас есть другие любимые вкусняшки. Да? Значит Вы сладкоежка. Я – тоже.

Обычно, когда я после вечернего киносеанса иду домой, я захожу в магазин, где всегда в продаже есть свежайшие пирожные и, взяв парочку, иду домой, наслаждаясь вкусом и видом вечерних улиц.

Так я сделал и в этот раз. Вышел из кино и, не торопясь, пошел по вечерней улице, освещенной желтоватым светом фонарей, а сверху накрытой черным, с белыми звездочками покрывалом ночи. Рядом со мной, спереди и позади меня идут люди, так же вышедшие из кино. Машины припаркованные у обочины, разговаривают друг с другом мигающими желтыми и красными огоньками. Ветер с недалеко шумящего моря прокрадывается за воротник куртки. Я поеживаюсь, и с удовольствием открываю дверь в магазин. Пирожные!

В магазине тепло, светло и шумно. Работает одна касса, поэтому хвост образовавшейся очереди загибается за ближайший прилавок. Я подхожу к витрине. Мои любимые пирожные есть. Это корзиночки с белой горкой сладких сливок.

Встав в конце очереди, я рассматриваю людей. Какие они разные, и как по-разному стоят, ожидая момента истины – кассы. Кто-то, задумавшись о чем-то своем, теребит нос. Другой, переминаясь с ноги на ногу, почему-то старательно прячет глаза. Пара симпатичных девочек весело щебечет о каких-то <мальчиках, которые такие:>. Стоящий позади них парень старательно делает вид, что девочки ему не интересны, хотя краем глаза он любуется их фигурками.

В магазин постоянно прибывают все новые и новые жаждущие и страждущие. Кто неторопливо заходит, располагая, видимо временем в достатке. Другие забегают быстро, наверное, торопясь куда-то или просто у них ритм жизни такой – суетной. Все вошедшие грудятся у прилавков, постепенно образуя толпу. Вошедшие последними не видят на витрине ничего и поэтому напирают на впереди стоящих. Те, в свою очередь, стараются противостоять им, так как вперед им сдвигаться некуда: там прилавок.

Тут стоящий последним парень лет 25, крепко сбитый и с лицом того типа, который обычно не запоминается в силу своей широкой распространенности, начинает, толкаясь как болельщик на выходе со стадиона, продавливаться вперед, к прилавку. На своем пути он натыкается на другого паренька похожего не него как две капли воды: тот же возраст, тот же рост и та же типичная типажность. Тут-то все и начинается.

Тот, который начал пропихиваться, назовем его первый, пытается отодвинуть того, который стоит, он будет вторым, плечом. Второй начинает чрезмерно внимательно рассматривать витрину, делая вид, что не замечает попыток первого прорваться вперед. Первый же заметив, что на него не обращают внимания, гаркает ему: <Отойди, чего застыл>. Второй не оборачивается. Тогда первый протискивает плечо между вторым и его соседом, и, развернувшись на 180 градусов, меняется со вторым местами. Второй словно проснувшись, хватает его за плечо и произносит сакраментальную фразу: <Э… я здесь стою…>, на что первый, не обернувшись, буркает: <Ну и стой> и продолжает протискиваться дальше, образуя в стройном теле толпы водовороты и колыхания, похожие на следы ветра, пробежавшего по стоячей глади воды.

Второй дергает первого за плечо, разворачивает к себе лицом и брызгая слюной рычит: <Я здесь стою. Куда прешь!> На что сразу же получает мощнейший удар в глаз, от которого отлетает назад спиной и падает, увлекая за собой какую-то барышню с надменным лицом, которая и падает так же –  надменно закатывая глаза в потолок, издав только сдавленный всхлип и стараясь <не потерять лицо>.

Дамы взвизгивают, мужчины вскрикивают, а вся очередь, как змея привлеченная запахом толстого кролика, подается вперед, поглазеть на драку. Я же, наоборот, начинаю протискиваться к  выходу недалеко от меня, так как знаю, что будет дальше. Я выхожу на улицу и направляюсь домой, а перед моим внутренним взором разворачивается картина того, что будет в недалеком будущем с посетителями этого магазина, да и с самим магазином,

Первый парень, который ударил второго, не успев насладиться видом поверженного противника, получает удар снизу в челюсть, от стоящего рядом мужчины спортивного типа, взбрыкивает ногами в воздухе и, раскинув руки, обрушивается на прилавок, который с грохотом разбивается и обдает всех рядом стоящих дождем мелко крошенного стекла.

Визг продавщицы пожарной сиреной взрезает воздух. Ей вторит пара особо чувствительных женщин, что-то горлопанят мужики, а один из них, чья жена особо обильно осыпана стеклом от разбитой витрины, развернувшись на месте, как метатель молота, бьет спортивного мужчину в челюсть, от чего тот традиционно летит назад, где так же традиционно падает, не менее традиционно захватив с собой пару упитанных мужичков, похожих на хозяев ЛэндКруизеров. Последнего ударившего бьет следующий и… начинается общее побоище, где мужики, кряхтя и постанывая, брызгая соплями и кровью, обмениваются ударами, а их женщины, визжа и крича <Не надо! Пойдем!>, стараются их остановить. С грохотом падают близстоящие прилавки. Бухают разбивающиеся банки с огурцами, под ногами толпы с треском лопаются разноцветные пакеты с чипсами, и в воздух вздымается облако мучной пыли, из толпы вылетают тела, вскакивают и бросаются обратно. Женский крик, кажется уже дошедший до максимума, продолжает нарастать. В общем – Мамаево Поле.

Откуда-то из темноты подсобного помещения вылетает заспанный, какой-то не прилично маленький и худенький охранник, похожий на мальчика с пальчика всунутого в военную форму, но с дубинкой в руке и с криком <Стоять! Суки!> (видимо бывший милиционер) бросается куда-то в толпу. Через мгновение толпа его выкидывает уже в бессознательном состоянии на последнюю уцелевшую витрину, которая не выдерживает его хоть и щуплого, но набравшего приличное ускорение тела, и витрина падает на стекло магазина, сквозь которое видна улица, со спокойно прогуливающимся прохожими. Стекло с треском лопается, и на улицу вырываются крики и вопли драки в магазине.

На улице раздается милицейская сирена, и я понимаю, что если меня сейчас, вместе со всеми, загребут, домой я вернусь к утру. Я прибавляю шаг и быстро ухожу. Без пирожных.

Иду я по улице, а перед глазами у меня крутятся озверевшие, перекошенные какой-то первобытной злобой, брызжущие слюной и кровью лица. Не людей. Зверей.

Как мало нам надо, чтобы стать зверем. Как много в нас накопившейся агрессии. И как мало в нас Человеческого.

А чего больше в Вас: звериного или Людского?

К чему склонны Вы: к развязыванию войны и поиску поводов для этого ИЛИ к сотворению мира?

Что несете в жизнь Вы: Красоту и Любовь ИЛИ разрушение и ненависть?

Бывает ли у Вас, что Вы злитесь на своих близких и любимых?

А попробуйте Вашу злость усильте в 10 раз. Какое желание возникнет в теле? Набить морду этой сволочи. А если все усилить раз в 100, то Вы убьете этого хорошего человека.

Вы осознаете, что когда Вы злитесь, Вы сдерживаете в себе желание убить?

https://www.gennadij.pavlenko.name/uspex-lichnaya-effektivnost/video-kurs-svoboda-ya/self-out-go/